Сразу после Октября на базе Министерства народного просвещения формируется новое центральное ведомство - Наркомат просвещения во главе с А.В.Луначарским .

Приложение 26 к теме 6.1. Фото Анатолий Васильевич Луначарский.

Анатолий Васильевич Луначарский (11 (23) ноября 1875 года, Полтава, Российская империя - 26 декабря 1933 года, Ментона, Франция) - русский советский писатель, общественный и политический деятель, переводчик, публицист, критик, искусствовед.

С октября 1917 года по сентябрь 1929-го - первый нарком просвещения, активный участник революции 1905-1907 годов и Октябрьской революции 1917 года. Академик АН СССР (01.02.1930).

Был внебрачным сыном дворянина и крепостной крестьянки. Учился в Швейцарии (Цюрихский университет) по курсу философии и естествознания. Профессиональный революционер. Жил в эмиграции.

Луначарский в качестве наркома просвещения сыграл важную роль в привлечении старой интеллигенции на сторону большевиков.

Французский писатель-гуманист Ромен Роллан писал о нем в 1917 году: «Как я хотел бы, чтобы во Франции был какой-нибудь Луначарский, с таким же пониманием, такой же искренностью и ясностью в отношении политики, искусства и всего, что живо!».

Уже к середине 1918 г. это ведомство сосредоточило управление дошкольным воспитанием, начальной, средней и высшей школой, политическим просвещением населения и издательским делом; профессиональной подготовкой рабочих, научными и культурными учреждениями.

После Октября устраняются сословно-классовые препоны, мешавшие трудящимся пользоваться благами культуры и просвещения. Общественным достоянием стали крупнейшие художественные и книжные собрания, музеи и дворцы, киностудии и театры.

Конституция законодательно закрепляла за государством обязанность «предоставить рабочим и беднейшим крестьянам полное, всестороннее и бесплатное образование». Они получили значительные преимущества при поступлении в учебные заведения, включая самые престижные университеты.

Важнейшей задачей культурной революции являлась ликвидация неграмотности. Соответствующий декрет Совнаркома был издан в самом трудном для Советской власти году - 1919. Грамоте должны были обучаться все не умевшие читать и писать граждане России в возрасте от 8 до 50 лет. В 1920 г. была начата широкая кампания по обучению грамоте взрослого населения страны.

Если до революции грамотным было 25% населения России, то к 1926 г. - более 50%.

На первый план в политике большевиков в области культуры выдвинулась также проблема российской интеллигенции - малочисленной (около 2,2% населения), но особо значимой общественной группы.

Подавляющая часть российской интеллигенции заняла нейтральную позицию по отношению к большевикам, объявив себя стоящей «вне политики», хотя поначалу в ее среде преобладали антибольшевистские настроения.

Как и откровенных противников режима, интеллигенцию не удовлетворял и сам факт насильственного государственного переворота, и политика властей, которая кардинально расходилась с укоренившимися в этой среде идеалами либерализма и демократии.

В дальнейшем колеблющаяся интеллигентская масса постепенно склонялась к большей лояльности властям.

Первые представители беспартийной интеллигенции стали сотрудничать с Советской властью вскоре после Октября .

Среди них были выдающиеся деятели науки и культуры: ученые К.А.Тимирязев, И.В.Мичурин, М.М. Губкин, К.Э.Циолковский, Н.Е.Жуковский; литераторы А.А. Блок, В.Я.Брюсов, В.В.Маяковский; театральные режиссеры Е.В.Вахтангов, К.С.Станиславский, В.И.Немирович-Данченко, В.Э.Мейерхольд и др.

Сильное впечатление в кругах интеллигенции произвело принятое в марте 1918 г. решение Российской Академии Наук предложить Совнаркому свое содействие в изучении природных богатств страны. В.И. Ленин тут же поставил перед учеными задачу разработать план реорганизации промышленности и экономического возрождения России.

К лету 1918 г. на службу к большевикам добровольно перешло около 8 тыс. генералов и офицеров старой армии. Некоторые из них позднее стали крупными советскими военачальниками (М.Д.Бонч-Бруевич, И.И.Вацетис, С.С. Каменев, Б.М.Шапошников, А.И.Егоров, М.Н.Тухачевский и др.)

О всемирно-историческом значении Великой Октябрьской социалистической революции и победы в Гражданской войне :

Победа Октября - главное событие XX века, коренным образом изменившее ход развития всего человечества.

1. В результате этой победы возникло первое в мире социалистическое государство.

2. Великий Октябрь открыл новую эпоху - эпоху революционного обновления мира, эпоху перехода человечества от капитализма к социализму, эпоху борьбы «за освобождение народов от империализма, за прекращение войн между народами, за свержение господства капитала, за социализм». Революция открыла путь к созданию на земле нового типа цивилизации

3. Октябрьская социалистическая революция положила начало созданию мировой системы социализма.

4. Победа Октября открыла возможность покончить с многовековой эксплуатацией, вырваться из плена экономической стихии на основе ликвидации частной и создания общественной собственности.

5.Октябрьская революция вызвала духовное раскрепощение трудящихся. За время жизни одного поколения страна избавилась от безграмотности. Трудящиеся стали активными участниками культурной жизни, творцами духовных ценностей.

6. Социалистическая революция успешно разрешила национальный вопрос в нашей стране. Победа Октября была одновременно победой в борьбе за национальное освобождение.

7. Октябрьская революция всесторонне раскрыла великую всемирно-историческую освободительную миссию рабочего класса. Опыт революции подтвердил истинность ленинского положения о том, что только рабочий класс, ведомый Коммунистической партией, может руководить всей массой трудящихся и эксплуатируемых в деле создания нового общественного строя.

8. Установление и упрочение Советской власти как одной из форм диктатуры пролетариата на деле обеспечило невиданную, невозможную ни в одной капиталистической стране свободу и демократию для гигантского большинства трудящихся. Всемирно-историческое значение победы Октября в том, что в нашей стране была создана самая справедливая организация общества в интересах трудящихся.

9. Октябрь дал мощный импульс мировому революционному процессу, вдохновил революционеров всех стран. Опыт победоносных социалистических революций в Европе, Азии и Латинской Америке, при всем своеобразии каждой из них, подтверждает истинность ленинского вывода о неизбежности повторения в международном масштабе основных черт Октябрьской революции.

Проигравший лагерь и его идеологи в прошлом и настоящем в большинстве оценивали победу большевиков как национальное бедствие, которое приведет к уничтожению России.

История рассудила этот спор по-своему.

Самостоятельная работа:

1. Подготовка устного или письменного сообщения по теме «Александр Керенский: слова и дела», «Партия большевиков накануне и в период Октябрьской революции», «Причины победы большевистской партии в Гражданской войне», «Белый» и «красный» террор», «Культура и искусство в период Гражданской войны».

2. Подготовка устного или письменного сообщения по теме.

3. Составление вопросов, задач, при помощи которых можно проверить знания других обучающихся по пройденной теме.

4. Составление схемы пройденного материала.

5. Составление схем, таблиц на основе текста лекций, учебника по вопросам «Установление Советской власти», «Гражданская война и интервенция, их результаты и последствия».

6. Подготовка к практическому занятию (семинару).

7. Изучение учебной литературы.

Первой собственно культурной задачей, вставшей перед новой, большевистской, властью, стало сохранение культурного наследия, всего богатства духовной культуры, накопленного предшествующими поколениями, защита его от вполне, может быть, исторически оправданного гнева тех классов и слоев российского общества, которые были в течение веков отлучены от элитарной, интеллигентской культуры, защита многовековой российской (фактически – дворянской) культуры от народного бунта, по словам классика, «бессмысленного и беспощадного». Как уже было показано выше, защищать культуру приходилось не только от внекультурного (по отношению к указанному культурному слою) народа, но и от экстремизма делателей «новой» культуры – сторонников классового искусства, с одной стороны, и художников, устремленных в будущее (футуристов), с другой.

Правда, нужно отметить, что нуждавшийся в защите от революционной стихии пласт художественной культуры был достоянием только так называемой «чистой» публики, составлявшей в российском обществе заведомое меньшинство. Так что «справедливый» антикультурный бунт, сопутствовавший приходу к власти большевиков, прикрывавшихся интересами трудящегося населения, представлял собой в конечном смысле бунт против «чужой», «высокой» культуры. Действительно, крестьянство, значительная часть городских наемных работников, а также и большинство тех, кто в результате революции из «никем» стал «всем», то есть тех, кто получил возможность принимать государственно значимые решения в сфере культуры, были совсем не антикультурны, они не противостояли этой самой интеллигентской и чуждой им культуре, но были инокультурны: культура русского народа (остатки язычества, соединенные с православием, фольклор) и культура русской интеллигенции (перенесенная и адаптированная на русской почве Петром и его последователями европейская культура) – это были два практически слабо пересекающихся мира.

«Такой дикой страны, – писал В.И.Ленин, характеризуя социально-культурную ситуацию предреволюционной России, – в которой бы массы народа настолько были ограблены в смысле образования, света и знания, – такой страны в Европе не осталось ни одной, кроме России» (1). Что касается термина «ограблены», то его можно отнести на счет публицистических преувеличений. Потому что Россия, как и любая другая страна, проходила свой путь – от неграмотности и неприобщенности большинства населения к европейской «высокой» культуре, к постепенному расширению аудитории этой последней в связи с ростом городского населения и повышением его (населения) общей грамотности, к формированию массовой культуры, которая возникала в тех же растущих городах из привнесенной туда крестьянской традиционной культуры, испытывавшей неизбежное влияние культуры интеллигентской. Другое дело, что разрыв между образованным меньшинством и живущим в ином культурном мире большинством в России был значительно радикальнее, чем в любой другой европейской стране. Процесс культурной интеграции общества не завершился и сегодня (и не сможет никогда завершиться), ибо зависим он как от индустрии, обеспечивающей трансляцию культуры, от возможностей к этой культуре приобщиться, так и от естественного (генетически обусловленного) неравномерного распределения в обществе способностей воспринимать культурные ценности. В результате любое общество остается культурно стратифицированным, неоднородным, что делает его более жизнеспособным, потому что разнообразным.

Таким образом, для многих из тех, кто с оружием в руках сокрушал устои старого общества, культура правящих и прочих образованных классов в различных ее формах представлялась тем, что должно уйти вместе с обреченным (с их точки зрения) классом эксплуататоров. Причины нередких в то время эксцессов, связанных с разрушением культурного наследия, коренились в «вековом крепостническом воспитании, в скопившейся классовой обиде, неприязни, ненависти, в том, наконец, что богатства, привилегии, культура представали нередко как что-то единоприродное, отталкивающе чуждое, далекое и враждебное крестьянину, солдату» (2). Так что проблема сохранения культуры в ту пору интерпретировалась как защита культурного наследия от тех общественных слоев, которые не понимали значения этого наследия в жизни общества. Эта проблема легла на плечи тех, как мы сегодня можем утверждать, немногих большевиков, которые имели достаточно широкий кругозор для того, чтобы понимать значение культуры в жизнедеятельности любой, говоря марксистским языком, общественно-экономической формации.

«Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...». А затем энтузиастам революционной перестройки виделась волна мировой революции, сметающая «прогнивший» буржуазный строй и делающая как бы несвоевременными размышления о созидательных задачах. Дескать, там будет видно... Они, эти революционеры первого призыва, полагали, что их миссия – расчистить почву, подготовить площадку для строительства прекрасного будущего. И только немногие – главным образом «старая» интеллигенция, по тем или иным причинам примкнувшая к революции, – и среди них будущий нарком просвещения А.В.Луначарский – понимали, что разрушение, расчистка пространства должны быть разумными, то есть согласовываться с проектом строительства «нового» общества. Чтобы сгоряча не разрушить то, чему в этом проекте суждено было сыграть краеугольную, фундаментальную роль.

Правда, справедливости ради следует сразу отметить, что достаточно четкого представления о проекте «нового» общества и его «новой» культуры в ту пору не существовало. Как было сказано выше, здесь конкурировали две концепции – «мягкая», признающая определенную преемственность «новой» культуры по отношению к культуре «старого» общества (ленинская теория «двух культур»), и концепция «жесткая», призывающая к построению новой, «классовой» культуры на пепелище (концепция пролеткульта и футуристов). ц хотя многие интеллигенты в составе первого советского правительства тяготели к ленинской «мягкой» концепции культурной политики, все же в реальной управленческой практике нередко доминировала «жесткая» концепция. Ее носители, активно представленные в местных структурах власти, имели возможность так или иначе (чаще всего именно «иначе», т.е. в жесткой, силовой форме) проводить свои взгляды в жизнь. Таким образом, реальная культурная политика первых лет советской власти была результатом столкновения различных подходов и точек зрения. И нарком Луначарский «спрямлял» историю, когда в 1925 году утверждал, что «те, которые делают мне высокую честь и думают, что есть какая-то политика Луначарского, просто не знают наших условий государственной деятельности. Я, конечно, вел ту линию, которая проверялась и находила себе опору в наших центральных государственных и партийных учреждениях. Это есть политика советской власти» (3). Ведь его ведомство – Наркомпрос – и было тем центральным государственным учреждением, в котором в определенной мере вырабатывалась (особенно в первые годы советской власти, пока у партии были другие заботы) и на практике (через местные органы) осуществлялась концепция строительства культурной жизни нового государства. И роль руководителя этого учреждения была весьма велика. Как была велика и роль руководителя культуры местного значения, как правило, принимавшего оперативные решения, повинуясь главным образом своему «революционному чутью». Именно в связи с такой неопределенностью и многовекторностью культурной политики нового государства, с отсутствием четкого представления о том, что же нужно строить, процесс разрушения-строительства в сфере культуры протекал неэкономным методом проб и ошибок, в ходе которого уточнялись культурные ориентиры и который неизбежно сопровождался серьезными издержками.

Итак, «революция, о необходимости которой так много говорили большевики», свершилась. Беспокоясь о сохранности уникальных театральных зданий в охваченном восстанием Петрограде, А.В.Луначарский за несколько часов до своего назначения на пост наркома просвещения Советской республики (что произошло 26 октября 1917 года на II Всероссийском съезде Советов, который принял Декрет об образовании «рабоче-крестьянского» правительства), еще в качестве заведующего культурно-просветительным отделом Петроградского совета обратился в Военно-революционный комитет с просьбой обеспечить вооруженную охрану театров. Комитет распорядился выделить Театральной комиссии для этих целей сто пятьдесят солдат Гренадерского резервного полка.

Сохранить здания, материальную базу искусства, – важная, а в эпоху революционной перестройки жизни страны, быть может, важнейшая задача. Но в этой связи все настоятельнее встает вроде бы перспективный, но в действительности неотложно актуальный вопрос: что из «старого» (кроме зданий и предметов искусства) может понадобиться для строительства «нового» искусства? Вопрос трудный и не имевший в то время однозначного и признанного всеми ответа. Имевшийся для его решения теоретический задел – ленинская теория «двух культур» – был слишком теоретичен в условиях, когда надо было решать все вопросы на ходу. Например, выбрасывать или нет рояль из окна дома А.Блока, оставить жить или лучше расстрелять «классово чуждый элемент» – например, актера бывшего императорского театра. Сегодня подобные проблемы звучат анекдотично, но в то время тому же А.В.Луначарскому приходилось всерьез оппонировать руководителям новой формации, настоятельно предлагавшим дать указание, как об этом уже говорилось выше, о сожжении всех роялей на том основании, что они «портят еще неиспорченный слух пролетариата своим темперированным строем».

Проблема сводилась, в конечном счете, к тому, чтобы определить, в чем состояли интересы большевистской партии, пришедшей к власти якобы для защиты интересов угнетенных классов. Каковы были истинные интересы в сфере культуры этих самых, прежде отлученных от (интеллигентской) культуры, классов. Нужно было при этом ответить и на такой вопрос: следовало ли при определении целей культурной политики учитывать интересы самих деятелей культуры и той «старой» публики, которую нельзя было отнести к угнетенным классам. Другими словами, нужно было так или иначе определить цели культурной политики в сфере искусства, а также найти оптимальные пути движения к ним.

Поиски ответов на эти вопросы – сфера деятельности людей, в тот момент профессионально связанных с борьбой за переустройство мира. Среди них люди, понимавшие культуру как специфическое средство познания человеком мира и самого себя, были далеко не в большинстве. Напротив, большинство составляли те, кто недостаток серьезного образования и культурной подготовки пытался компенсировать волевым порывом при (возможно) субъективной искренности устремлений. Именно этим людям и приходилось действовать в пространстве между выдуманными теоретиками культурологическими тезисами, нередко получавшими вульгарную интерпретацию, и практикой революционного переустройства жизни, требующей немедленного принятия решений и претворения их в жизнь. Ясно, что в таких условиях неизбежны были ошибки как в определении целей культурной политики, и тогда даже самые верные средства вели к ошибочным результатам, так и в выборе средств, и тогда самые благие цели оказывались скомпрометированными.

Начатое II Всероссийским съездом Советов строительство аппарата управления сразу приняло характер противостояния новых структур деятелям культуры, сопровождалось угрозами и ультиматумами. Третий день после переворота. Большевистское правительство выпускает циркулярное письмо, назначающее М.П.Муравьева «комиссаром по всем государственным и частным театрам» (неотложно актуальная проблема новой власти!). В письме предписывается всем актерам «оставаться на своих местах» и подчеркивается, что «всякое уклонение от выполнения своих обязанностей будет считаться противодействием новой власти и повлечет за собой заслуженную кару». А между тем речь здесь идет не о стратегически важной отрасли хозяйства, саботаж в которой мог бы обернуться серьезными сбоями в жизнедеятельности общества, а всего лишь о сфере развлечения, о театре. Цель документа неплохая – забота о том, чтобы из-за революции не пресеклась театральная жизнь, но средство было выбрано крайне неудачное.

«В таком тоне до сих пор, – замечает очевидец этих событий и историк театра, – с деятелями русской сцены еще никто не разговаривал». И незамедлительно последовала реакция– актеры государственных театров на своем собрании постановили, что они «не могут считаться с предписаниями самозванных комитетов, не признанных всей Россией, поэтому возвращают предписание пославшему, протестуя против присылки самого предписания и угроз, в нем изложенных, временно прекращают работу» (4). С подобной реакцией на первые свои наркомовские шаги столкнулся и А.В.Луначарский. Вот как он об этом вспоминает спустя десять лет: «В Петрограде в то время я занимался быстрым приручением театров к Советской власти. Началось с того, что господин Зилоти (А.И.Зилоти, пианист, дирижер, с мая 1917 года управляющий оперной труппой Мариинского театра – авторы) заявил: «Как только этот самозваный (!) министр явится в театр, я со скандалом опущу занавес». Кончилось довольно кропотливой работой по установлению прав правительства в отношении к театрам и границ их автономии» (5).

А вот как отреагировал М.Горький на первые шаги большевиков на культурной ниве на страницах своей газеты «Новая жизнь»: «Я не могу считать «неизбежными» такие факты, как расхищение национального имущества в Зимнем, Гатчине и других дворцах. Я не понимаю – какую связь с «ломкой тысячелетнего государственного уклада» имеет разгром Малого театра и воровство в уборной знаменитой артистки М.Н.Ермоловой... Я утверждаю, что ответственность за этот позор, творимый хулиганами, падает и на пролетариат, очевидно, бессильный истребить хулиганство в своей среде. <...> Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего» (6).

Отвечая на интеллигентские протесты против революционного варварства, Ленин попенял Луначарскому: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом?» (7). Руководитель государства здесь высказался вполне откровенно – ради захвата и удержания власти большевики были готовы разрушить любое «старое здание». Правда, с «созданием красоты», да еще «безмерно» превосходящей известные ее образцы, у нового строя возникли серьезные трудности как теоретического (пролеткульт), так и практического характера.

Как правильно заметил один из родоначальников пролеткульта и – что гораздо важнее – системного анализа А.А.Богданов, «если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью.<...> Позиция партии, составленной из разнородных классовых отрядов, определяется ее отсталым крылом. Партия рабоче-солдатская есть объективно просто солдатская. И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеалы» (8). Современная наука подтверждает: надежность (качество) любой системы определяется ее самым слабым звеном.

Большевики сделали ставку на силу. Такова была первая инстинктивная реакция новой власти при столкновении с проблемами, в том числе и с проблемами строительства новой культуры. Однако большевистский наскок, например, в сфере искусства встретил решительный отпор художественной общественности. Пришлось на проблему реагировать по-другому, заходить с другого конца – заняться той самой «кропотливой работой», о которой говорил Луначарский.

Расклад сил в то время был примерно таков. С одной стороны, советская власть, желающая видеть художника «партийным», то есть стоящим на идеологических позициях большевизма и в своем творчестве пропагандирующим партийно-государственные взгляды и ценности. Именно так большевики трактовали общественные интересы в сфере искусства. Для претворения в жизнь подобной концепции новая власть унаследовала от власти предыдущей заботу – необходимость финансировать бывшие императорские музеи и театры, публичные библиотеки и т.д. из средств государственного бюджета, который в это время был полностью расстроен войной и революцией. Проблему усугубляло и то обстоятельство, что помимо легиона слабо образованных и малокультурных энтузиастов революционной переделки мира были у новой власти считанные интеллигенты «старого разлива», которые стали с ней сотрудничать как на ниве управления культурной жизнью (при этом не будучи специалистами в этом виде деятельности), так и поставив ей на службу свой художнический талант. Таких деятелей искусства сперва было очень немного – на приглашение, направленное вскоре после Октябрьского переворота, явиться в Смольный для обсуждения форм сотрудничества с новой властью откликнулись только пятеро – А.Блок, В.Мейерхольд, В.Маяковский, Н.Альтман и Р.Ивнев. Разные мотивы привели их в бывший Институт благородных девиц, по-разному сложилась и их дальнейшая судьба. Но всех их, как и многих здесь неназванных, постигла расплата: кто-то заплатил за это сотрудничество жизнью, и все – талантом. Потому что когда песне наступают на горло (неважно при этом, добровольно или нет это горло было подставлено под наступающий сапог), то мелодия, как правило, получается неважная.

Опираясь прежде всего на энтузиастов, а где это было возможно – и на творческую интеллигенцию, большевики приступают к строительству аппарата, призванного проводить в жизнь в своих принципиальных моментах уже более или менее определившуюся культурную политику. Успешности этой деятельности препятствовала скудость всех видов ресурсов – финансовых, материальных, кадровых и информационных: не было денег, была разрушена система производства и снабжения, было мало грамотных управленческих кадров, неизвестно было, как решать повседневно встающие задачи, оставалось только пробовать и ошибаться, ошибаться и пробовать. Этим властным усилиям с разной мерой активности противостояли два других субъекта культурной жизни – население и художники.

Население России в тот период распадалось на две неравные части – находящееся вне «интеллигентской» культуры большинство, естественно совершенно не испытывавшее потребности посещать музеи и театры, следить за текущим литературным процессом и т.д., и приобщенное к художественной культуре меньшинство. Интересы этих последних были весьма консервативны – в том смысле, что их вполне устраивала традиционная концепция искусства как сеятеля «разумного, доброго и вечного». Так что попытки поставить искусство на службу политике и классовой борьбе большая часть публики воспринимала, как минимум, весьма неодобрительно.

Что же касается художников, то их реакцию на попытки подчинить их творчество политической злобе дня можно назвать болезненной. «Как вы можете от меня требовать, чтобы я стоял под контролем того или иного класса?» – воскликнул раздраженный А.И.Южин на одном из театральных совещаний (9).

9 (22) ноября Совнарком своим Декретом для «общего руководства народным просвещением, поскольку таковое остается за центральной государственной властью», учреждает Государственную комиссию по просвещению во главе с наркомом А.Луначарским. Через несколько дней был распущен за ненадобностью созданный Временным правительством Государственный комитет по народному образованию. В январе следующего года при Государственной комиссии по просвещению был создан Отдел искусств. Предполагалось, что Комиссия будет заниматься общим руководством народным просвещением, а функции исполнительного органа будет выполнять Министерство народного просвещения, унаследованное от предыдущей эпохи. Однако новая власть сразу же столкнулась с саботажем чиновничества. «Я помню, – вспоминала Н.К.Крупская, – как мы «брали власть» в Министерстве народного просвещения. Анатолий Васильевич Луначарский и мы, небольшая горстка партийцев, направились в здание министерства. <...> В министерстве никаких служащих, кроме курьеров да уборщиц, не оказалось. Мы походили по пустым комнатам – на столах лежали неубранные бумаги; потом мы направились в какой-то кабинет, где состоялось первое заседание коллегии Наркомпроса» (10). Так что вместо недееспособного Министерства народного просвещения пришлось создавать Наркомат просвещения – в подкрепление уже назначенному наркому.

В первые послереволюционные годы при распределении скудных ресурсов, выделяемых на культуру, неизбежно возникал соблазн поддерживать преимущественно искусство, «понятное народу», что напрямую вытекало из большевистского представления о месте и роли искусства в жизни нового общественного строя. А наиболее понятным являлось либо искусство, использующее примитивный художественный язык, либо пропагандистско-агитационные изделия, которые часто вообще балансировали на грани искусства и не искусства. А всякие поиски новых средств художественной выразительности для воплощения нового духовного содержания неизбежно приводили к тому, что произведение оказывалось недоступным для восприятия массовой аудиторией, уровень художественной компетентности которой после революции резко понизился.

Каковы же были в тот период запросы трудового народа, обращенные, например, к сценическому искусству? Один из возможных ответов на этот вопрос дает Ф.И.Шаляпин: «В том, что столичные театры во время революции стали доступными широким массам, нельзя, в принципе, видеть ничего, кроме хорошего. Но напрасно думают и утверждают, что до седьмого пота будто бы добивался русский народ театральных радостей, которых его раньше лишали, и что революция открыла для народа двери, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театр не шел и не бежал по собственной воле, а был подталкиваем либо партийными, либо военными ячейками. Шел в театр «по наряду» (11).

Плохо ли это? Очевидно, нет. Потому что кто-то из пришедших в театр в первый раз «по наряду» мог потом прийти в него и по собственной воле и постепенно влиться в аудиторию сценического искусства. Однако изменение структуры художественной аудитории, связанное с уходом из нее (первая волна эмиграции, послеоктябрьский террор) «старой» интеллигенции и заменой ее на интеллигенцию «новую» и людей «из народа», и повышение ее художественной компетенции – процесс весьма неспешный. Ибо он обусловлен сложностями формирования культуры тех слоев общества, которые прежде приобщены к ней не были. Однако большевистской культурной политике, впрочем, как и политике в других сферах общественной жизни, были свойственны нетерпение, убежденность в том, что законы социального развития поддаются регулированию волевым путем. Эту точку зрения разделяли и иные теоретики. Вот как она интерпретировалась в сфере сценического искусства: «Возникла необходимость как бы перешагнуть через этап постепенного изменения социальной структуры зрительской аудитории» (12). А можно ли «перешагнуть»? К этому стремится и нарком просвещения, озабоченный тем, как бы в зрительных залах «под видом народа не оказался законодателем театра самый нетрагический тип современности, средний обыватель, массовый мещанин <...> Такая демократизация ужасна. Мы зовем театр перепрыгнуть сразу стадию служения этому полународу и прийти к служению могучему, трагическому, самозабвенному горькому романтику-пролетарию и глубокодумному деловому и крепкому страстотерпцу – трудовому крестьянину» (13).

И теоретик, и нарком демонстрируют прискорбный инфантилизм социального мышления. Не понимают они, что страстной верой и поэтическими заклинаниями не преломить социальных закономерностей. Поэтому логично, что и культурную политику, основанную напридуманных, научно не обоснованных тезисах, новая власть стала проводить путем принуждения. В принципе в этом тоже нет ничего плохого, потому что некоторое принуждение в деле окультуривания масс, безусловно, является социально оправданным. Вопрос только в мере такого принуждения и в учете специфики сферы духовной жизни. А здесь-то как раз новая власть исходила из теоретически неверных предпосылок. В послеоктябрьской реальности культурная политика строилась на предположении, что массы могут осваивать культуру как нечто, что им положено по праву, что можно отнять у имущих и присвоить себе.

Потребовалось время для того, чтобы осознать, что подъем культуры народа – процесс, требующий многолетних усилий по эстетическому воспитанию подрастающих поколений, по расширению доступности произведений художественной культуры, процесс, предполагающий применение разнообразных (в том числе организационно-административных) мер по приобщению населения к духовным ценностям.

А в рассматриваемый период проблема состояла в том, чтобы начать собственное духовное движение некультурных масс. Предпосылкой такого движения является «духовная жажда», то есть потребность в духовном самосовершенствовании. В условиях же первых послеоктябрьских лет голодная и неграмотная Россия на уровне массового сознания не была еще готова к пониманию необходимости и внимательному отношению к духовным потребностям. Это было делом достаточно отдаленного будущего, которое нужно было готовить. Для решения этой сложной, рассчитанной на десятилетия задачи духовного преобразования страны необходимы были несколько условий – среди них бережное сохранение той тонкой прослойки, той части населения, которая являлась носительницей и хранительницей духовных ценностей, сохранение материальных носителей духовной культуры (картин и скульптур, книг и зданий), сохранение в культурном пространстве страны тех людей, которые создают культурные ценности – художников всех специальностей, а также развертывание широкой культурно-просветительной работы в массах.

Концепция партийной культурной политики развивалась от общих тезисов (искусство должно обслуживать партийные интересы, правда, с учетом его специфики) до более или менее рациональных и осознанных действий, определяющих жизнь искусства в стране. В частности, в первые послереволюционные годы сформулированная в свое время Лениным концепция подчинения сферы культуры партийному диктату еще не была общепризнанной.

Тому были три препятствия. Первое – художники, избалованные либеральной (естественно, в сравнении с большевистским культурным террором) царской цензурой, не были согласны отказаться от так называемой «свободы творчества». Во-вторых, большевики первого призыва (разве что за исключением самых экстремистски настроенных) были воспитаны в условиях относительной свободы интеллектуальной жизни. Для них жесткое подчинение художника политической необходимости выглядело недопустимым насилием. И, наконец, в третьих, партия – до тех пор, пока под ней шатался стул (хозяйственная разруха, гражданская война) – считала «культурный фронт» не самой первоочередной задачей. Для нее важнее было сперва утвердиться в политической и экономической жизни. А уже потом...

Луначарский писал о своей деятельности той поры: «Разумеется, у нас в Наркомпросе не обязательно имеется единая линия; возможно, это объясняется отчасти отсутствием ясных партийных директив» (14). Это подтверждал и Троцкий в своей книге «Литература и революция»: «Партия руководит пролетариатом, а не историческим процессом. Есть области, где партия руководит непосредственно и повелительно. Есть области, где она контролирует и содействует. И есть, наконец, области, где она только ориентируется. Область искусства не такая, где партия призвана командовать. Она может и должна ограждать, содействовать и лишь косвенно руководить» (15).

Но художников-футуристов, переустроителей мира и создавателей «нового» искусства (функционально-конструктивного, классового, пролетарского) не устраивала отстраненность партии на этом этапе от культурного строительства. Они настаивают на ее активном участии в регулировании культурных процессов или – что для них предпочтительнее – претендуют на то, чтобы от имени партии проводить «самую верную» культурную политику. И опять тот же Троцкий (которого никак нельзя назвать деятелем умеренного толка) им оппонирует: «Нельзя представлять дело таким образом, будто партия имеет определенные и твердые решения по вопросам будущего искусства... Не так стоит разговор. У партии нет никаких решений относительно стихотворных форм, развития театра, обновления литературного языка, архитектурных стилей и т.п., и она не может принять подобных решений. <...> Если речь идет о политической роли искусства или о помехах со стороны врагов, здесь у партии достаточно опыта, чутья, твердости и средств. Но активное развитие искусства, борьба за новые достижения в области форм не являются предметом первостатейных задач партии. Этим она не занимается» (16). Политику вторит государственный деятель Луначарский: «Во всем, что касается вопросов форм искусства, правительство придерживается полного нейтралитета» (17). Пока.

Другое дело – содержание. Необходимость цензуры логически вытекает из концепции взаимоотношений государства (правящей партии) с искусством. Да, ограничивать художника надо, считает партия. Но в каких именно пределах и каким образом? Безусловно, должно быть запрещено все контрреволюционное. Что же это такое? Это искусство, враждебное в политическом или идеологическом отношении. Во-первых, искусство, не одобряющее большевистский переворот как с позиций консервативных, так и с точки зрения социал-демократии. То есть считающее эту партию или узурпатором власти, или предательницей социал-демократических идеалов. С проводниками этих идей все было ясно – это были явные враги, и их нужно было либо уничтожать (когда это было возможно), либо высылать за пределы отечества. Во-вторых, искусство, хотя и разделяющее большевистский пафос переделки мира на иных, якобы более справедливых основаниях, но полагающее используемые при этом методы недопустимыми и компрометирующими высокие идеи. Сторонники такой позиции не были явными врагами, чаще они проходили по категории «попутчиков» – то есть классово чуждых типов, обычно интеллигентского происхождения, которые, сами рук не пачкая, наблюдают со стороны за кровавой деятельностью строителей новой жизни и критикуют ее со своих чистоплюйских позиций.

Как известно, всякая культурная политика есть результат наложения неких концепций (теорий) на сложившуюся ситуацию. Ленин еще в 1905 году честно заявил: художник не свободен, он более или менее честно отрабатывает свой хлеб, получаемый из чьих-то рук. Теперь к власти пришла коммунистическая партия. Она кормит художников из государственных (бюджетных) средств. А поскольку партия – это и есть государство, стало быть, художник должен обслуживать партийные интересы. А они с течением времени менялись.

Так, в 1923 году, на XII съезде партии, было заявлено, что сейчас особенно актуальна агитационная функция искусства – для малокультурной и слабограмотной подавляющей части российского общества, а также для тех образованных слоев, которые безуспешно ждали поражения большевиков. Нужно было работать над укреплением существующего строя, нужно было средствами искусства агитировать за советскую власть.

«Объединяющая и руководящая работа партии должна быть в ближайший период направлена к завершению начатого объединения в единую систему всех отраслей компросвещения. Проводя эту работу, партийные органы в центре и на местах должны повсюду ставить одну и ту же основную задачу: готовить из рабочего и крестьянина практического работника, вооруженного методами марксистского подхода к конкретным вопросам революционного строительства» (18). Решение этой задачи предполагало прежде всего ликвидацию неграмотности, на что нацеливались усилия всех органов народного образования под руководством партийных комитетов.

И вот еще один важный элемент культурной политики: «Ввиду того, что за последние два года художественная литература в Советской России выросла в крупную общественную силу, распространяющую свое влияние прежде всего на массы рабоче-крестьянской молодежи, необходимо, чтобы партия поставила в своей практической работе вопрос о руководстве этой формой общественного воздействия» (19). Инструмент (литература) становится все более эффективным, партия задумывается о практических действиях по постановке этого инструмента на службу строительству нового общества. Что ж, вполне логично и соответствует основополагающим тезисам. Отсюда и пристальное внимание к издательскому делу и к делу журнальному. И этот инструментарий должен более последовательно обслуживать партийные задачи.

«Так как печать является одним из важнейших орудий агитации и пропаганды, играя в то же время роль передаточного аппарата между партией и рабочим классом, то XII партсъезд поручает ЦК обратить на эту отрасль первоочередное внимание». В этой связи партия считает необходимой дифференциацию газет – ориентацию их на своего читателя и учет его потребностей. И далее – «необходимо поставить в практической форме вопрос об использовании театра для систематической массовой пропаганды идей борьбы за коммунизм. В этих целях необходимо, привлекая соответствующие силы как в центре, так и на местах, усилить работу по созданию и подбору соответствующего революционного репертуара, используя при этом в первую очередь героические моменты борьбы рабочего класса». И еще – «ввиду огромного воспитательного, агитационного значения кино» партия считает необходимым развивать собственное кинопроизводство, расширять кинопрокат (20).

Одним из инструментов реализации этих партийных установок стала цензура. Характерно, что органы цензуры с момента их образования стали прикрывать свою деятельность завесой секретности. И это понятно, ибо первую скрипку в подобных органах стали играть не представители ведомства, управляющего культурой, но представитель ГПУ. При этом новая власть не изобретала велосипеда – в России была давняя традиция поручать надзор за зрелищами департаменту полиции.

Работу органов цензурного контроля проиллюстрируем на примере деятельности Главреперткома – органа, надзирающего за театральным репертуаром. Его инструментом стала так называемая литеровка пьес, в основу которой был «положен принцип социально-политической значимости драматургического произведения, какого бы жанра оно ни было». Задачей литеровки стало «установление единства репертуарной политики». А выглядело это единство так: литерой «А» обозначались пьесы, «бесспорные по своей идеологической и художественной значимости, а также лучшие образцы классических произведений» (так называемые «рекомендуемые» пьесы). Следующий класс драматургии – пьесы «разрешенные» (литера «Б») – произведения, «по идеологической и художественной значимости не вызывающие возражений». Литерой «В» обозначались «пьесы развлекательного характера, идеологически безвредные», но почему-то не очень рекомендуемые для показа в рабочих районах. Последнюю группу – «Г» – составляли агитационные пьесы, предназначавшиеся для клубной самодеятельности и «деревенского репертуара» (21). А вот как инструмент под названием «литеровка» показывал себя в действии. В декабре 1926 года Театральная подсекция Научно-художественной секции Государственного ученого совета собралась для того, чтобы решить вопрос «о наиболее целесообразном использовании в репертуаре Госактеатров пьес Островского». Участники совещания, заслушав доклад Н.С.Волконского, постановили разделить творческое наследие великого драматурга на три кла

Культурная революция в ссср - составная часть социалистической революции, означающая целый переворот, целую полосу культурного развития всей народной массы и имеющая своей целью создание новой, социалистической культуры. Основные задачи культурной революции: овладение трудящимися массами культурным наследством прошлого, социалистическая организация народного просвещения, создание кадров социалистической интеллигенции и коммунистическое воспитание трудящихся. Культурная революция происходит после установления политической власти рабочего класса, создающей все необходимые условия для коренных изменений в культурном развитии общества.

Своеобразие культурной революции, осуществлённой в СССР, заключается в том, что она была произведена постепенно, сверху, по инициативе и под руководством Коммунистической партии и государственной власти, при активной поддержке со стороны миллионных масс рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции, боровшихся за преодоление культурной отсталости страны, за победу социализма.

Начало культурной революции в нашей стране положила Великая Октябрьская социалистическая революция, превратившая все завоевания культуры в достояние народа и создавшая условия для подъёма культурного уровня народа. Доставшаяся в наследство от старого строя неграмотность масс была огромным препятствием на пути вовлечения трудящихся в управление страной, в активное строительство социализма, в общественно-политическую жизнь. Безграмотный человек стоит вне политики; грамотность является основой всякой культурности. Коммунистическая партия и Советское государство развернули гигантскую работу по ликвидации неграмотности. Советский народ широко использовал своё право на образование. Если в первые годы революции большинство населения страны было неграмотным, а среди населения некоторых республик, например Казахстана, Узбекской, Туркменской и др., количество грамотных не превышало 1-2%, то уже в конце 1933 г, количество грамотных в СССР достигало 90%. СССР превратился в страну сплошной грамотности. Это означало огромную победу культурной революции.

Развёртывая социалистическое строительство, партия и Советское государство поставили своей задачей осуществление всеобщего образования для того, чтобы поднять страну на высшую ступень культурности. Первым шагом в этом направлении было осуществление всеобщего начального образования, а затем и среднего образования. Введение в 1930 г. всеобщего начального образования во всех районах СССР означало решающий шаг в деле культурной революции. Уже в 1937 г. число учащихся в начальных и средних школах достигло 28 млн. по сравнению с 8 млн. в 1914 г., а в высшей школе -542 тыс. учащихся вместо 112 тыс. в 1914 г. По всей стране развернулось грандиозное школьное строительство. Только за годы второй пятилетки было построено около 19 тыс. новых школ. Увеличилось число высших учебных заведений. В стране выросло огромное количество культурных учреждений: библиотек, музеев, театров, кино, радиоустановок, дворцов культуры, клубов, увеличились тиражи книг, журналов, газет, быстро развивалась физическая культура, художественная самодеятельность и т. п.

Вопрос о строительстве новой, социалистической культуры связан с задачей выработки в рабочем классе навыков и умения управлять страной, хозяйством. В приобретении навыков и умения войти в дело управления страной заключались смысл и значение лозунга о культурной революции. Эта задача была успешно решена. Рабочий класс и трудящееся крестьянство выдвинули из своей среды талантливых организаторов хозяйства, политических деятелей, выдающихся полководцев, деятелей науки и культуры, с успехом справлявшихся с крупнейшими задачами социалистического строительства, с организацией обороны страны и т. д.

В процессе борьбы за развёртывание строительства социалистической индустрии на основе новой техники поднялось на высшую ступень и превратилось во всенародное движение социалистическое соревнование масс, явившееся выражением величайших достижений культурной революции.

Кооперирование крестьянства невозможно без культурной революции. Партия осуществила эту культурную революцию как одну из важнейших предпосылок перехода крестьянства на путь коллективизации.

Одной из главных задач культурной революции являлась задача создания новой, советской интеллигенции. В течение нескольких лет в стране была создана широкая сеть вузов, техникумов, подготовивших сотни тысяч специалистов для народного хозяйства я культуры. Создание новой, социалистической интеллигенции было одним из самых важных результатов культурной революции в СССР.

Огромный подъём культурности народных масс, рост повой, советской интеллигенции обусловили расцвет науки и техники, литературы и искусства в нашей стране. Продолжая и развивая лучшие традиции передовой русской науки, советские учёные достигли огромных успехов. Об этом свидетельствуют открытие советскими учёными атомной анергии, достижения в области физики, химии, биологии, математики, в области общественных наук и др., а также достижения в деле технического прогресса и т. д. В настоящее время нет проблемы, выдвигаемой задачами коммунистического строительства, которую не могла бы разрешить советская научно-техническая мысль.

Больших успехов достигли советская литература и искусство - кино, музыка, театр, архитектура, изобразительные искусства. Руководствуясь методом (см.), советские писатели и художники создают произведения, отражающие жизнь и великие дела советских людей - строителей коммунизма. Советская социалистическая культура складывалась в жестокой борьбе, которую вела партия против классовых врагов, против троцкистско-бухаринских реставраторов капитализма, против всех и всяческих проявлений буржуазной идеологии.
Социалистическая культура глубоко проникла в жизнь советского народа. Неоценимым достижением культурной революции является формирование нового, советского человека -е человека нового типа, культурного, умеющего применять науку и технику в производстве, понимающего политику партии и Советского государства и активно проводящего её в жизнь, работника-общественника, советского патриота. XIX съезд КПСС в своих решениях определил задачи культурного строительства в пятой пятилетке.

Опыт осуществления культурной революции в СССР имеет огромное международное значение и находит широкое применение в странах народной (см.), развёртывающих строительство социализма и новой народной социалистической культуры.

Преобразования в социальной и экономической сферах шли параллельно с изменениями в сфере духовной. Политика большевиков в первые послереволюционные годы получила название "культурной революции". Перед властью стояли две проблемы: старой российской интеллигенции и идеологизации культуры.

Интеллигенция, являющаяся носительницей знаний и национальной культуры, в массе своей отнеслась к Октябрьской революции настороженно, а отчасти - даже враждебно. Некоторые примкнули к Белому движению, а затем эмигрировали. Идеологической платформой ряда деятелей культуры становился изданный в 1921 г. за границей сборник статей "Смена вех". Авторами его были публицисты либерального толка, полагавшие, что большевикам удалось прекратить анархию и начать строительство новой государственности. "Сменовеховцы" призывали оказывать им всемерную поддержку, надеясь, что со временем новая власть утратит свой экстремизм и станет демократической.

Первоначально власти поддерживали подобные настроения и стремились привлечь старую интеллигенцию к сотрудничеству, создавая специалистам естественного и технического направлений нормальные (по сравнению с основной массой населения) условия для работы. На благо страны трудились химики Н. Д. Зелинский и Н. С. Курнаков, создатель геохимии и биохимии В. И. Вернадский, основоположник современного самолетостроения Н. Е. Жуковский. Академики И. М. Губкин и А. Е. Ферсман руководили геологоразведочными экспедициями. Трудились физики П. Л. Капица и А. Ф. Иоффе, создатель космонавтики К. Э. Циолковский, в области ракетостроения исследованиями занимался Ф. А. Цандер.

Ученые-гуманитарии, напротив, работали на собственном энтузиазме и часто вопреки воле властей.

Большие изменения произошли в среде литераторов. По существу, серебряный век угасал, и литераторы оказались по разные стороны баррикад. Одни не смогли сосуществовать с новой властью и выбрали эмиграцию (К. Д. Бальмонт, 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский, И. А. Бунин); другие продолжали жить и работать на Родине, не принимая большевистскую идеологию (А. А. Ахматова, А. А. Блок, М. А. Булгаков и др.), третьи же, полагая, что революция обновит страну, приняли ее (В. В. Маяковский, А. С. Серафимович и т. д.).

Эмиграция стала частым явлением среди деятелей искусства. За границей оказались музыканты и певцы (С. С. Прокофьев, С. В. Рахманинов, А. К. Глазунов, Ф. И. Шаляпин, А. А. Вертинский), художники (И. Е. Репин, К. А. Коровин, Марк Шагал).

Большевики предпринимали шаги по воспитанию новой интеллигенции и идеологизации науки и культуры. Была начата кампания по ликвидации неграмотности, открыта сеть стационарных и передвижных библиотек, в изобилии снабжавшихся периодическими изданиями и брошюрами политического содержания.

Некоторые деятели науки и культуры, несогласные с идеологией нового режима, в 1921- 1922 гг. были обвинены в "контрреволюционном заговоре", подверглись арестам и физическому уничтожению. Были расстреляны ученый-химик М. Тихвинский и известный поэт Н. С. Гумилев. В 1922 г. из страны были выдворены многие ученые, чьи имена составили золотой фонд не только отечественной, но и мировой науки. Это социолог П. А. Сорокин, историки А. А. Кизеветтер, А. В. Флоровский, А. Боголепов, философы И. А. Ильин, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский и др. Из библиотек были изъяты их труды.

Для ужесточения цензуры был создан в 1922 г. Главлит, а годом позже - Главрепертком (должен был контролировать репертуары театров).

В 1918 г. началась перестройка народного образования. Новая школа создавалась как единая, общедоступная, ведущая обучение на родном языке. Школа обеспечивала непрерывность образования от дошкольных учреждений до вузов. Открываются новые университеты и институты. До революции было 72 высших учебных заведения, а к 1928 г. уже 90.

Декрет 1918 г. предписывал принимать в вузы преимущественно представителей рабочего класса и крестьянства. При институтах создаются рабочие факультеты (рабфаки), выпускники которых составляли к 1925 г. половину всех специалистов.

В регионах идет создание письменности для национальных меньшинств (мордва, чуваши, мари, народы Севера).

20-е годы дали культуре новые имена. В организациях Пролеткульта начинали свой творческий путь режиссеры С. М. Эйзенштейн и И. Пырьев. Писатели А. А. Фадеев, А. С. Серафимович, И. Э. Бабель, Д. А. Фурманов стояли у истоков соцреализма, в сатирическом жанре работали М. М. Зощенко, И- А. Ильф и Е. П. Петров.

Большое влияние на культурную жизнь страны стали оказывать Пролеткульт и РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей, образованная в 1925 г.), которые проповедовали чистую "пролетарскую культуру" и оценивали литературные произведения с точки зрения социального происхождения их авторов.

С первых месяцев установления своей власти большевики начали наступление на церковь. Декретом от 23 января 1918 г. церковь была отделена от государства, а школа - от церкви, в 1922 г. новый декрет о конфискации церковных ценностей в пользу голодающих по сути узаконил грабежи церковного имущества, репрессии против деятелей церкви и верующих. В тюрьме оказался и глава Русской православной церкви патриарх Тихон. Появилась организация "Союз воинствующих безбожников", которая вела антирелигиозную пропаганду.

Таким образом, партия получила монополию не только на воспитание "новой личности", но и на духовную жизнь общества.

5. Начало культурной революции

Придя в 1917 г. к власти, большевики поставили задачу изменить духовный мир народов России, организовав его на коммунистических принципах. Они решили в сжатые исторические сроки осуществить «культурную революцию», используя всю силу государства для целенаправленного и планомерного культурного строительства. Центральным государственным органом по руководству процессом преобразований в сфере культуры стал Наркомпрос РСФСР (нарком А. В. Луначарский).

Политическое просвещение. Основной целью политпросветработы было укрепление связи просвещения с политикой партии. Руководство государственной пропагандой коммунизма было возложено на Главный политико-просветительный комитет (Главполитпросвет), с 1921 г. – Главное внешкольное управление во главе с женой Ленина Н. К. Крупской. Входя в состав Наркомпроса, комитет одновременно являлся органом ЦК партии. По решению X съезда РКП (б) в круг его ведения были включены политпросветорганы почти всех государственных и общественных организаций. В начале 20-х годов политическим просвещением масс занималось более 500 тыс. человек.

С 1918 г. главной формой работы были лекции по актуальным вопросам внутренней и внешней политики. По инициативе Ленина к их чтению привлекались почти все партийные и государственные руководители (проводились так называемые «партийные пятницы»). Регулярно выступал с лекциями на предприятиях сам В. И. Ленин, разъясняя сущность диктатуры пролетариата и диктатуры буржуазии. После одной из них 30 августа 1918 г. он был тяжело ранен.

Использовались и другие формы работы. Популярными стали массовые демонстрации в дни революционных праздников, прежде всего посвященные дню пролетарской солидарности (1 мая) и годовщинам Октябрьской революции (7 ноября). Коммунистические принципы пропагандировались с помощью лозунгов, размещенных на видных местах, в том числе на фасадах домов. Некоторые из них, выложенные мозаикой, сохранились на московских зданиях до наших дней («Кто не работает, да не ест», «Только диктатура пролетариата спасет человечество от ига капитала»).

Ленин был инициатором политического просвещения масс с помощью монументальной пропаганды – памятников революционерам всех времен и народов (ленинский план монументальной пропаганды). Он составил список, который включал 69 имен (А. Радищев, Н. Чернышевский, А. Герцен, Н. Огарев, К. Маркс, Ф. Энгельс и др.). В первые послереволюционные годы только в Москве и Петрограде было установлено более 40 памятников. Сделанные из дешевого, непрочного материала, они простояли недолго. Однако два из них (Герцену и Огареву) сохранились и ныне стоят в центре Москвы, у старого здания МГУ им. М. В. Ломоносова.

Монументальная пропаганда должна была наглядно показать массам, что большевизм имеет глубокие корни, уходящие в историю российского и мирового революционно-освободительного движения.

С переходом к нэпу Ленин указал «три главных врага», с которыми должны бороться политпросветчики – коммунистическое чванство (комчванство), безграмотность, взятка.

Борьба с неграмотностью. Важнейшей задачей культурной революции стала ликвидация неграмотности, охватывавшей 75 % населения страны. Бороться с неграмотностью начали во время гражданской войны, прежде всего в рядах Красной армии. В декабре 1919 г. СНК принял декрет «О ликвидации безграмотности», по которому граждане от 8 до 50 лет, не умевшие читать и писать, были обязаны обучаться грамоте. В 1920 г. при Наркомпросе создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации неграмотности и малограмотности (ВЧКликбез). Обучение взрослого населения вели школы грамоты и пункты ликбеза, создававшиеся при библиотеках, красных уголках, клубах, народных домах, избах-читальнях, на предприятиях. Система обучения имела 2 основные формы: школьную (ликпункт – ликвидационный пункт) и индивидуально-групповую, широко распространенную в деревне. В гражданскую войну было обучено грамоте около 7 млн. человек. Основным успехом стала ликвидация неграмотности в Красной армии.

В 20-е годы темпы ликвидации неграмотности упали. Не было средств, государственное финансирование социально-культурных программ сократилось, местные бюджеты были слабы, принуждение к обучению отменили. Упор был сделан на сознательность и общественность. В 1923 г. создали Всероссийское добровольное общество «Долой неграмотность» (ОДН) во главе с председателем ЦИК СССР М. И. Калининым. Активистами ОДН было обучено грамоте около 40 % общего числа взрослых.

Особенностью борьбы с неграмотностью у тюркоязычных народов стала реформа алфавита, проведенная во второй половине 20-х годов. Этой работой занимался созданный в 1925 г. Всесоюзный центральный комитет нового алфавита (ликвидирован в 1937 г.). Вместо сложного арабского был введен латинский алфавит. В 1923–24 гг. эксперимент был начат в Азербайджане, где с 1925 г. на новый алфавит перевели школы первой ступени.

В 1926 г. в Баку состоялся первый тюркологический съезд, на котором в острой борьбе с арабистами победили латинисты, считавшие, что в скором времени и русский алфавит будет заменен латинским в интересах мировой революции. В августе 1929 г. Президиум ЦИК СССР и СНК СССР приняли совместное постановление о введении в действие нового, латинизированного алфавита. Через год новое постановление обязало Наркомпрос СССР завершить реформу в двухмесячный срок. Новый алфавит был введен у 68 народов общей численностью 25 млн. человек.

В тридцатые годы «левацкий загиб» латинистов был осужден, и у тюркоязычных народов провели вторую реформу – вместо латинского был введен русский алфавит. Замена латиницы кириллицей объяснялась интересами сближения культур народов СССР с русской культурой. Реформа усилила роль русской интеллигенции, прежде всего научно-педагогической, в ликвидации неграмотности.

Второй особенностью борьбы с неграмотностью стало создание письменности у народов, не имевших таковой (малые народы Севера, Сибири, Дальнего Востока). Работа была начата в 20-х годах за счет госбюджета. За 10 лет 46 народов получили свою письменность на основе русского алфавита. Это был настоящий прорыв в цивилизацию.

По переписи 1926 г. грамотность населения составила 51,1 %, в т. ч. по России – 55 % (против 32 % в 1920 г.). Грамотность городского населения была выше, чем средняя по стране (76,3 %), а сельского – ниже (45,2 %). По уровню грамотности СССР вышел на 19-е место в Европе. На рубеже 20-х – 30-х годов борьба с неграмотностью усилилась. Этого требовали задачи реконструкции народного хозяйства на новой технической основе.

Общеобразовательная школа. Строительство советской общеобразовательной школы было начато в 1918 г. декретом СНК РСФСР об отделении церкви от государства и школы от церкви («О свободе совести, церковных и религиозных организаций», январь) и постановлением ВЦИК «О единой трудовой школе» (октябрь). Школа становилась не только главным средством образования народа, но и очагом его коммунистического воспитания. Большевики строили государственную, общенародную, трудовую школу с бесплатным и совместным обучением детей, независимо от их национальности, пола и социального происхождения. Национальность учитывалась как специфика образования в национальных районах.

Прежде всего, было упразднено дореволюционное деление школ на церковно-приходские, начальные, гимназии, реальные училища (всего около 30 типов школ, принадлежавших 17 ведомствам). Вводилась единая трудовая школа с делением на 2 ступени: первая (5 лет обучения) – для детей от 8 до 13 лет, вторая (4 года обучения) – от 13 до 17 лет. Устанавливалось совместное обучение мальчиков и девочек, равенство представителей всех национальностей. В национальных районах обучение велось на родном языке. Из учебных планов были исключены древние языки, закон Божий и введены общественно-политические дисциплины коммунистического содержания. Школа обязана была соединить обучение с общественно полезным трудом. В ней создавались органы школьного самоуправления. Школьная реформа демократизировала систему школьного обучения, но серьезно подорвала его качество.

В трудные для школьного образования двадцатые годы широко распространилась теория отмирания школы как особого общественного института. Это был период разнообразных педагогических экспериментов, поощрения детской самодеятельности. Одни педагоги следовали призыву французского просветителя Ж. Ж. Руссо «Назад к природе!», упор делали на развитие природных способностей детей. Другие проводили в жизнь призыв большевиков «Вперед, к коммунизму!», усиленно формировали у детей качества «нового человека» – коллективиста и труженика.

Высшая школа. После Октябрьской революции глубокой реформе была подвергнута высшая школа, готовившая кадры интеллигенции, специалистов высшей квалификации. Целью реформы была демократизация вузовского образования, приближение его к практике. До революции в России было 105 вузов со 127 тыс. студентов. Большинство вузов находилось на территории Европейской России. После революции почти все вузы подчинили Наркомпросу, остальные – различным наркоматам. В 1918 г. были отменены вступительные экзамены, и пролетарской молодежи предоставили право поступать в вузы без предъявления аттестата о среднем образовании. Была отменена плата за обучение, упразднены ученые степени и звания преподавателей.

С 1919 г. при многих вузах стали создавать рабочие факультеты (рабфаки) для подготовки к обучению в высшей школе молодежи, не имевшей среднего образования. Луначарский назвал их «штурмовыми лестницами» крепости под названием вуз. В 20-е годы создание рабфаков стало ударной задачей Наркомпроса. С 1922 г. рабоче-крестьянская вузовская молодежь получала государственные стипендии. Отмеченные меры преследовали цель изменить социальный состав студенчества и преподавательского состава.

Для идеологизации и политизации вузовского образования в 1919–1921 гг. в университетах вместо юридических факультетов и исторических отделений историко-филологических факультетов были созданы факультеты общественных наук (ФОНы). Там изучали работы К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, историю формаций, классовой борьбы, революций, советского строительства. С этой целью были пересмотрены учебные пособия, планы и программы вузов. Контроль за проведением реформы высшей школы осуществлял Государственный ученый совет Наркомпроса (ГУС).

Реформа была закреплена в первом советском Уставе высшей школы, принятом 2 сентября 1921 г. Он определил три основные задачи вузов: подготовка кадров специалистов, ведение научно-исследовательской работы, популяризация знаний среди народа. Устав предусматривал создание в вузах партийных ячеек. Автономия старейших и наиболее крупных вузов и влияние старой профессуры резко ограничивались Наркомпросом. Он назначал ректоров и правления, которые совместно с президиумами факультетов управляли вузами. К работе в советах вузов и факультетов привлекалось пролетарское студенчество.

Вузовская реформа весной 1922 г. вызвала несколько студенческих забастовок, организованных старыми профессорами и преподавателями ряда вузов, в т. ч. Московского, Петербургского и Киевского университетов. Они были пресечены. В мае 1922 г. Ленин призвал Дзержинского наказать «реакционеров», «растлителей учащейся молодежи», сознательно срывавших работу вузов. В итоге из крупнейших вузов Москвы, Петрограда и Киева были уволены и осенью 1922 г. на двух «философских» пароходах высланы в Германию более 150 профессоров и преподавателей. Среди них были Н. А. Бердяев, П. А. Сорокин, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Ф. А. Степун, С. Н. Булгаков, М. А. Осоргин, Л. П. Карсавин, Г. П. Федотов, А. А. Кизеветтер, Ю. И. Айхенвальд и др.

В системе высшей школы появились и коммунистические вузы, готовившие партийные, советские и профсоюзные кадры. Первым высшим партийным учебным заведением стал Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова. Он был создан в 1919 г. в Москве на базе агиткурсов ВЦИК, организованных Свердловым в 1918 г. К 1926 г. комвузов было уже 13, в них обучалось около 6,5 тыс. человек. А всего в СССР, согласно всесоюзной переписи 1926 г., было 145 вузов, в которых обучалось 167 тыс. студентов.

В конце 20-х годов резко ускорилось создание технических и сельскохозяйственных вузов. Это было вызвано курсом на коренную реконструкцию народного хозяйства. Одновременно широкое распространение получило высшее и среднее специальное образование без отрыва от производства (вечернее и заочное).

Наука. Глубокой перестройке подверглась и сеть научных учреждений. Главным научным центром страны была Российская академия наук (РАН). Весной 1917 г. ее первым выбранным президентом стал академик А. П. Карпинский. До революции РАН насчитывала 44 академика. За годы гражданской войны их число увеличилось на 10 человек.

В 1925 г. РАН отметила свой 200-летний юбилей. К этому времени она располагала разветвленной системой научных учреждений (40 институтов, комиссий, обсерваторий, музеев и др.), в которых работало более 1 тыс. сотрудников. Число академиков составляло 42 человека. В том же году ЦИК и СНК СССР преобразовали РАН во всесоюзный научный центр – АН СССР, подчинив его правительству. Учреждения академии стали переводить из Ленинграда в Москву.

Во время выборов 1929 г. АН пополнилась 42 новыми академиками. В 1929–31 гг. в состав академии впервые были избраны 10 ученых-коммунистов. Их стали называть «первыми советскими академиками» (И. М. Губкин, Н. И. Бухарин, Г. М. Кржижановский, А. В. Луначарский, В. П. Волгин, С. Г. Струмилин и др.). Они смогли переломить глухую оппозицию академии советским преобразованиям общества.

Ученые АН СССР внесли большой вклад в развитие фундаментальных наук, изучение естественных производительных сил России и СССР, в разработку и осуществление плана ГОЭЛРО.

Для изучения и развития гуманитарных наук на основе марксистской методологии и подготовки ученых-марксистов Советское государство создало научные учреждения нового типа: Социалистическую академию общественных наук (1918 г., с 1924 г. – Коммунистическая академия, президент М. Н. Покровский), Институт научной методологии, Институты красной профессуры, Институт Маркса – Энгельса, Институт Ленина.

В 1929 г. был создан центр сельскохозяйственной науки – Всесоюзная сельскохозяйственная академия им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ, президент Н. И. Вавилов). Перед ней были поставлены задачи как фундаментального, так и прикладного характера, прежде всего помощь колхозному строительству.

Крупные научные работы и достижения с 1925 г. поощрялись премией им. В. И. Ленина. Ее первыми лауреатами стали академики А. Н. Бах, В. А. Обручев, Д. Н. Прянишников, Н. С. Курнаков, а также харьковский профессор В. П. Воробьев, по своему методу забальзамировавший тело В. И. Ленина.

Интеллигенция. Большевики смогли привлечь на свою сторону значительную часть российской интеллигенции. В 1917 г. ее численность составляла около 1 млн. человек (менее 1 % населения), в том числе 19 % с высшим образованием. Ее наиболее крупными отрядами были учителя, врачи, деятели науки. Численность творческой интеллигенции не превышала 35 тыс. человек.

Интеллигенция была неоднородна по своему социальному происхождению. Это отражалось на ее жизненных ценностях и идейно-политических взглядах. Вихри трех русских революций, во многом вызванные и усиленные интеллигенцией, ускорили процесс ее расслоения. Наиболее отчетливо оно проявилось после Октябрьской революции. Одни примкнули к белому движению, затем эмигрировали, а в 20-е годы некоторые из них вернулись на родину. Другие не поддержали большевиков, но и не покинули свой народ и свою землю в смутное время гражданской войны. Не собирались покидать Россию Ф. И. Шаляпин и А. М. Горький. Но в начале 20-х годов различные обстоятельства вынудили их уехать. Например, Горький в 1921 г. уехал в Италию по настоянию Ленина «подлечиться», после того как он обвинил Г. Е. Зиновьева в провоцировании «кронштадтского мятежа». Наиболее революционная часть интеллигенции активно участвовала в создании новой, советской культуры.

Литература и искусство. В двадцатых годах было много творческих союзов и групп: всероссийские союзы поэтов, крестьянских писателей, русских художников, литературные группы «Серапионовы братья», Левый фронт (ЛЕФ). Самым большим был созданный в 1917 г. союз пролетарской культуры – Пролеткульт. Под руководством А. А. Богданова, В. Ф. Плетнева и др. он вел активную работу среди рабочей молодежи, приобщая ее к революционному искусству. Пролеткульт стремился создать особую, «пролетарскую культуру», пренебрежительно относясь к культурному наследию прошлого. В 1920 г. ряд московских поэтов (В. Д. Александровский, М. П. Герасимов, В. В. Казини др.) покинули Пролеткульт, создав группу «Кузница». Программе Пролеткульта была близка программа «Театральный Октябрь», созданная В. Э. Мейерхольдом в конце 1920 г. и воплощенная на сцене 1-го театра РСФСР, которым руководил режиссер-новатор.

В двадцатые годы были созданы новые пролетарские творческие организации: Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), Ассоциация художников революционной России (АХРР), Российская ассоциация пролетарских музыкантов (РАПМ).

«Важнейшим из искусств» большевики считали кино. Экран стал орудием коммунистической пропаганды и агитации. При демонстрации фильмов использовали метод «ленинской пропорции» – сочетание развлекательных фильмов с политическими и научно-документальными.

В двадцатые годы деятели литературы и искусства создали работы, вошедшие в сокровищницу советской культуры. В их числе:

кинофильмы А. П. Довженко («Звенигора», 1928 г.; «Арсенал», 1929 г.), С. М. Эйзенштейна («Броненосец Потемкин», 1925 г.; «Октябрь», 1927 г.), В. И. Пудовкина («Мать», 1926 г.; «Конец Санкт-Петербурга», 1927 г.);

живопись М. Б. Грекова («В отряд к Буденному», 1923 г.; «Тачанка», 1925 г.), И. И. Бродского («Торжественное открытие II конгресса Коминтерна», 1920–24 гг.), С. В. Герасимова («Фронтовик», 1926 г.), К. П. Петрова-Водкина («1918 год в Петрограде», 1920 г.), А. А. Дейнеки («Оборона Петрограда», 1928 г.), плакаты Д. Моора («Ты записался добровольцем?», 1920 г.; «Помоги», 1922 г.), работы Н. А. Андреева (серия графических портретов и скульптур В. И. Ленина 1919–32 гг.);

спектакли В. В. Маяковского («Мистерия-Буфф», 1921 г., 1-й театр РСФСР), К. А. Тренева («Любовь Яровая», 1926 г., Малый театр), М. А. Булгакова («Дни Турбиных», 1926 г., МХАТ), Вс. В. Иванова («Бронепоезд 14–69», 1927 г., МХАТ), Д. А. Фурманова и Д. Поливанова («Мятеж», 1927 г., театр им. МГСПС);

поэмы А. А. Блока («Двенадцать», 1918 г.), В. В. Маяковского (150000000», 1921 г.; «Владимир Ильич Ленин», 1924 г.; «Хорошо», 1927 г.), Б. Л. Пастернака («Лейтенант Шмидт», 1926–27 гг.), С. А. Есенина («Пугачев», 1921 г.; «Анна Снегина», 1925 г.);

романы Д. А. Фурманова («Чапаев», 1923 г.), М. А. Шолохова («Тихий Дон», кн.1, 1928 г.), А. Н. Толстого («Хождение по мукам», т. 2 «Восемнадцатый год», 1927–28 гг.);

балеты В. М. Дешевова («Красный вихрь», 1924 г.), Р. М. Глиэра («Красный мак», 1927 г.);

оперы А. Гладковского («За красный Петроград», 1925 г.), В. А. Золотарева («Декабристы», 1925 г.);

скульптура И. Д. Шадра («Булыжник – оружие пролетариата», 1927 г.), Н. А. Андреева (памятники А. И. Герцену и Н. П. Огареву у здания Московского университета, 1922 г.; памятник А. Н. Островскому у Малого театра, 1928–29 гг.), Л. В. Шервуда (памятник А. Н. Радищеву в Петрограде, 1918 г. – первый из серии памятников «революционерам всех времен и народов»).

В то же время многие произведения деятелей культуры запрещались или замалчивались. В первую очередь это касалось работ, чьи авторы не признали советскую власть, эмигрировали или были высланы из страны. Замалчивалось творчество поэта Н. Гумилева, расстрелянного в 1921 г. по ложному обвинению в подготовке антисоветского заговора. Запрещались некоторые произведения писателей М. А. Булгакова и А. П. Платонова, имевшие антипролетарский характер. По инициативе Бухарина начался поход на творчество С. А. Есенина. 12 января 1927 г. в газете «Правда» член Политбюро ЦК опубликовал «Злые заметки», в которых вскрыл «вред» русского поэта. Он состоял в том, что Есенин воспевал не «великие образцы борьбы за свободу и социализм», а «рабское прошлое», «пьяную кулацкую Русь». В 1920-е годы система замалчивания и запретов на творчество не была всеохватной, она только складывалась.